Когда я проснулся, то увидел, только белый потолок и решетки на окнах. Да и вообще вокруг было все белым. Белые стены, белый пол, белые простыни, белые бинты, белая дверь… Первая мысль: «Я умер?». Если даже так, боль все равно чувствовал и до сих пор казалось, что по мне ползают черви. В палату вошла девушка и сказала, что скоро меня переводят в другую больницу. Значит все-таки я жив.
Выяснилось, что я пролежал здесь две недели. Как они прошли, я не помню. Впрочем, последнее время память часто подводит. Оказывается, я сам вызвал скорую, будучи под действием кислоты, которую принял вместе с арахисом. Зеркало мне не давали, сказали, что еще рано. Я в принципе догадываюсь, почему рано, наверно на лицо смотреть страшно. Руки обмотаны бинтами, поэтому я не знаю, что под ними. Одна нога в гипсе, сказали сломана. До сих пор не могу понять, как я умудрился, так себя изувечить? Еще медсестра рассказала, что она следила за мной всем эти дни. Я все время кричал и просил, чтобы убрали бинты, будто под ними, жуки и черви, которые съедают меня. Звал Саске... И что за эти две недели, ко мне никто не приходил.
А через три дня с меня сняли бинты... Лучше бы этого не делали. Все тело в синяках и шрамах. На пальцах нет ногтей, на щеках по три глубоких царапины, будто кто-то хотел снять с меня кожу. Я догадываюсь, кто это был. Кроме этого оно опухшее и отекшее. А на голове не хватает волос, как будто клочками выдернуты. Плюс ко всему жутко кружилась голова и тошнило, девушка-медсестра сказала, что это из-за сотрясения мозга. Все в красных полосах: колени, локти, голени, запястья. Сначала был сеанс ультрафиолетового облучения, чтобы раны быстрее заживали, а потом доктор дал какую-то обезболивающую мазь, что-то типа охлаждающего геля. Я не знаю.
Настал день перевода. Привезли в такое же белое здание, вокруг железная ограда, зеленые лужайки, фонтан и лавочки. Оказывается, больница для душевно больных. Замечательно... Теперь еще долго я не попаду в Японию. Но с другой стороны я рад, что сюда не доберется Хьюга, и не будет наркотиков.
Страшно немного, единственными нормальными людьми тут будут доктора, а вокруг – одни психи и ненормальные. На улице, в палате, в столовой, в коридорах, абсолютно везде.
Меня сразу же отвели к доктору. Он задал мне кучу вопросов, все записал, что-то сверил, заполнил, а еще смотрел такими понимающими глазами... К черту, ничего он не понимает! Откуда ему знать, что я пережил за эти длинные четыре месяца, без родных, друзей, денег, в чужом городе, более того, в чужой стране! Меня пытались изнасиловать в первый же день моего пребывания в Нью-Йорке, и на второй день это сделать удалось, я чуть не убил человека, подсел на наркотики, пробовал героин, убили моего друга, и не один раз чуть не убили меня, а еще эти ужасные сны! Что этот доктор, который только и делает, что просиживает в своем кабинете, может понимать?!
Я сидел молча, иногда кивая. Потом меня провели по бесконечному, идеально белому коридору. Я потрогал стену, гладкая и прохладная. По дороге мы встретили пару пациентов, с которыми мне придется находиться в одном здании. Это ужасно. Я не хочу быть здесь! Я не сумасшедший! Меня просто накормили кислотой, это был глюк! У меня все в порядке с головой!
Теперь каждый день начинался в шесть утра. Нас будили на завтрак, после давали бумажный стаканчик, в котором находилась горстка таблеток, воды, чтобы запить не давали, да они в принципе и не горькие были, просто я подумал, что скорее подавлюсь ими, чем меня выпишут. Я ходил на сеансы реабилитации вместе с остальными пациентами. Было похоже на встречи анонимных алкоголиков. Мы садились в круг, представлялись и рассказывали о своих проблемах. Нет у меня проблем! Отвалите от меня! Я не мог даже слушать бредни, которые они рассказывали, хотя среди них были и нормальные люди. Словом я привык к такой атмосфере, за месяц и не к такому привыкнешь. Часто думал, как там мама? Жива ли она еще? Я не мог позвонить ни друзьям, ни ей. Меня помаленьку одолевала тоска, и я становился «растением», как и остальные здесь. Меня не интересовало ничего, я часто выходил на улицу, конечно под присмотром медсестры, садился на траву и смотрел на небо.
А потом меня перевели в другой корпус. С виду там были нормальные люди, живые, веселые, они обращались друг к другу по именам, давали меньше таблеток, нормальную еду и я был почти рад. Пребывание здесь было похоже на санаторий со слишком строгими правилами. Каждый день меня водили к доктору, и у нас были индивидуальные занятия. Никаких кружков и общих проблем. В общем, он спрашивал, в чем моя проблема, я отвечал, что со мной все нормально, я вменяемый человек. Он упирался и твердил, если я не признаю свою проблему, никто не сможет мне помочь.
Я привык к такой жизни, все обращаются со мной, как с сумасшедшим, жалеют, говорят, что понимают. Они думают, что у меня нет семьи, потому, что за все время, проведенное здесь, ко мне никто не приходил и я никому не рассказывал о матери и о Саске. Почему он не навещает меня? Может меня увезли в больницу, когда его еще не было дома? И теперь он думает, что я мертвый? Хотя он же владелец этой гостиницы, ему должны были сказать, что приезжала скорая и увезла человека. А может у него начались проблемы из-за того, что в арахисе была кислота? Или он просто решил, что так будет лучше? Что нам не стоит встречаться?
Во втором корпусе я наверно уже около трех недель. Время идет так медленно. Я познакомился с остальными. Их истории чем-то похожи на мою, все они попали сюда из-за наркотиков, только немного другим путем. Я уже не чувствую себя единственным. Может, у них тоже нет проблем, может они тоже хотят выбраться отсюда в мир, где живут их близкие люди. Но не все уверены, что есть место, куда они могут вернуться. Потому что никому не нужны такие, как я, такие, как мы... Потому что на нас клеймо, которое не даст нам жить обычной жизнью, даже, когда выберемся. Вот кто захочет принять на работу психически больного? Или наркомана? Пусть даже если это в прошлом. Люди верят, что такие никогда не изменятся. Теперь я понимаю, как тяжело всем прошедшим через это. Интересно, а мне можно будет улететь после всего?
Какой-то парень сказал мне, что если я буду вести себя хорошо, пить таблетки и расскажу доктору о своих проблемах, сделаю вид, что хочу вылечится, даже если мне это не нужно, то есть вероятность перевода в третий корпус. Там разрешают выходить за пределы больницы раз в две недели. Когда я услышал это, то мое сердце вздрогнуло. Значит, я смогу встретиться с Саске... Но хочет ли он этого? И все равно я хочу выбраться в мир. Хочу выйти и подышать нормальным воздухом, а не кислородом с запахом лекарств.
В конечном итоге мне удалось перебраться в третий корпус, самый лучший. Конечно, на доказывание того, что я признал свои проблемы ушел почти месяц. Тут почти не было правил, люди вменяемые, добрые, у них живой взгляд! Это не трава, как в первом. Они двигаются, бегают, прыгают, улыбаются. Не заламывают себе руки, не сидят с тупым выражением лица, не улыбаются непонятно чему, не разговаривают сами с собой. В общем. Третий корпус, как... как интернат. Только атмосфера гораздо приятнее. Здесь все друг другу друзья. С ними есть о чем поговорить, кроме своих проблем. А еще их с той стороны ограды ждут родственники. Они приходят навещать, шлют подарки. Комнаты были не белыми, а светло бежевыми, слегка голубыми или приятно зелеными. Был телевизор, мебель. И раз в две недели, правда, выпускали на волю. К сожалению группами с наблюдателем. В основном мы ходили в парки, зоопарки, кинотеатры, бассейны, на концерты или выставки. Такие мини-экскурсии по Нью-Йорку. В моей группе было пять человек, все примерно моего возраста, только наблюдатель старше. Вполне приятный дяденька, его звали Дерил. Он верил, что я по ошибке в психушке. У нас было много общих тем для разговоров. У него была жена и дочь, которой пятнадцать лет. Еще он верит, что я вылечился от страсти к наркотикам. Потому что я в больнице уже три месяца и за это время ни разу не принимал и даже не тянет. Я начинаю гордиться собой. Внешний вид стал обычным, цвет лица снова прежний, глаза блестят, волосы отросли немного, плеши больше нет, ногти тоже отросли, единственное, что осталось напоминанием о том дне, это полоски на щеках. Но они почти незаметные, так что ничего страшного. Дерил разрешал душевнобольным встречаться со своими родными, при условии, чтобы далеко от него никто не уходил. А я и не уходил, потому что мне не с кем видится. Один раз, правда, когда мы выходили из автобуса, рядом с театром в машине я заметил знакомую фигуру. Мы встретились взглядом, это был Неджи. Тот был жутко удивлен, ведь, наверно, он думал, что я давно гнию в земле. Мне стало неописуемо радостно, что, несмотря на все, что он делал, я живой. Я живой! Если бы можно было передать, как он смотрел на меня, будто призрака увидел. Я показал ему средний палец. Выкуси! И отвернулся, идя дальше со всеми остальными на спектакль. Но потом мне стало немного страшно, а вдруг он меня найдет? Нет... нужно просто не думать об этом.
На улице была уже середина зимы, январь, когда меня неожиданно выпустили. Врач сказал, что за мной приехал друг. Что они с ним поговорили и теперь я могу ехать домой. Я был так рад. Саске! Он приехал за мной! Он не забыл меня! Я буквально выбежал из здания и помчался к выходу, там стояла машина. Я резко остановился, когда увидел, кто стоит рядом с ней. Я начал задыхаться, этого не может быть! Кошмар начнется снова! Я не поеду с ним. Побежал обратно, просил доктора не выписывать меня, просил, чтобы меня закрыли в комнате, а лучше в изоляторе и никого не впускали. А он улыбнулся приободряющее и сказал, что сначала всем страшно выходить из больницы, после такого отрезка времени проведенного здесь. Он снова ничего не понял! Кто его вообще главным врачом назначил?!
Доктор лично проводил меня до автомобиля, пожал руку Хьюге, открыл дверь, чтобы я сел в машину и даже помахал рукой на прощание. Я сидел не шевелясь и почти не дыша.
- Ну, где же твоя недавняя храбрость? - с усмешкой спросил Неджи. Он что, еще помнит про тот случай около театра? - Ты не рад меня видеть?
Я молчал. А что я мог ответить? Конечно, рад, давай повторим-ка самые приятные моменты? Я не встречался с ним целых полгода! И еще бы столько же не видел, а лучше до конца жизни не желал бы встречаться с его взглядом и ехидной улыбкой.
Странно, что по дороге он ничего не сделал со мной. Привез в какую-то квартиру. Вполне пригодную для житья, со всеми удобствами, чистую и уютную. Сказал, что теперь я буду жить здесь. Что-то тут не ладно... Что-то не сходится... Но сделать я не могу ровным счетом ничего.
- Ты располагайся. Арендную плату я с тебя не требую. Ну, по крайней мере, пока не устроишься на работу. Еда в холодильнике, ключи на столе, телевизор работает, интернет тоже есть. Так... Вроде все. Расслабляйся. – и он ушел.
Если честно, то я боялся прикасаться ко всему, что было здесь. Еду тем более трогать не хотелось, я бы ее выкинул и купил другую, но денег не было. Зря я не понаглел и не попросил. Я решил, что стоит поискать, может найдется хотя бы на батон хлеба. Перерыв все, но не нашел, собственно, ничего. Опасаясь того, что в еду, находящуюся в этой квартире, могло быть что-то подмешано, я решил поголодать.
Приняв душ, я посмотрел телевизор. Затем пошел гулять. Ноги сами принесли меня к тому отелю. Я боялся зайти и лишь остановился неподалеку. Из здания выходило так много народу. Если посмотреть наверх, то можно увидеть окна номера 1608, с которого все и началось. Почему-то это казалось мне сном, будто и не со мной вовсе это было. Чуть ниже окна десятого этажа. С этой стороны у Саске, как раз гостиная. Чем он занимается?

Учиха Саске говорил по телефону со своим «приятелем» Хьюга Неджи, который потребовал возвращения долга. Когда Наруто попал в больницу, на Саске и впрямь свалилось много проблем, которые устроил Неджи. Объявилась запись изнасилования в номере 1608, обвинили администратора, который сказал, от какого номера ключи, обвинили Саске, и лишь Хьюга вышел сухим из воды, так как лица насильника никто не смог разглядеть. Так же обнаружилось наличие наркотиков в квартире Саске, которые как раз и принял Наруто. Снова обвинения пали на Саске, за попытку убийства и за хранения запрещенных препаратов. Неджи, как настоящий «друг», совершенно «не замешанный» во всем этом, заплатил немалую сумму за высвобождение Учихи. Его же родители сказали, что не собираются помогать сыну-контрабандисту. Если бы сунулся Итачи, то могли всплыть дела и по серьезнее, поэтому тот сидел скромно в уголочке. Саске почти обанкротился, наплыв посетителей отеля сократился, после такой скандальной истории. Репортеры не давали проходу. Узумаки же считали пропавшим без вести, так как никто не знает, в какую больницу он попал. В больнице же, в свою очередь, не знали личность пострадавшего.
Сейчас Хьюга Неджи просил... точнее приказывал выплатить долг. Но Саске просто не смог заработать столько, сколько просил «друг». Поэтому Неджи дал ему другую работенку — убить одного мелкого человека, желательно пистолетом. Все улики Хьюга уничтожит потом, так что подозрения никаким образом не падут на Саске. И просил приехать за оружием. Парень долго не соглашался, но что ему остается? Ведь влияние Неджи не знает границ, стоит тому лишь щелкнуть пальцем, как не понятно откуда придут копы и повяжут Учиху, по обвинению в несуществующих тяжких и не очень преступлениях. Все, кто когда-либо пересекался с Неджи, попадал в липкие сети, из которых выбраться невозможно.

Я уже собирался уходить, как из дверей буквально вылетел Саске, сел в машину и уехал. Не удивительно, что он меня не заметил. Куда он так торопился? Здесь мне теперь ловить нечего, поэтому я пошел в квартиру. Есть хотелось ужасно, в желудке урчало, во рту пересохло, ничего не оставалось, как попить воду из-под крана. Ужасно неприятная, с сильным запахом хлорки, хотя вроде очистители стоят.
Я лег на кровать и провалился в сон. Мне снились дни, которые мы провели вместе с Саске в Амстердаме. Сможем ли мы когда-нибудь быть вместе? Я так соскучился по нему. Мне было достаточно одно взгляда, чтобы убедиться, что я до сих пор люблю его. Мысли, пока я был в больнице, всегда упирались в него. О чем бы я не думал, о чем бы не говорил, всегда заканчивались одним... Саске... Нужен ли я тебе? Любил ли ты меня? Что ты чувствовал тогда, в Амстердаме? Зачем ты искал меня? Зачем увез? Зачем бросил все здесь? Почему я? Мне кажется, я снова пережил тот день перед отлетом в Нью-Йорк. Его руки, губы... Прикосновения, стоны... Голос, глаза...
- Саске... - вырвалось во сне, после чего я услышал тихий щелчок.
В психбольнице я стал очень крепко спать, после всех успокоительных и снотворных, что мне давали. Я постарался разлепить глаза, они не сразу привыкли к темноте, но я почувствовал, что в квартире кто-то есть. Более того этот кто-то сидит на кровати, рядом со мной, и что-то холодное приставлено ко лбу. Темные волосы и как всегда холодный взгляд, руки в перчатках, черная куртка, черные штаны. На таком фоне лицо выделяется, как будто светясь изнутри. К моей голове приставлено дуло пистолета. Я пытаюсь всмотреться в твои глаза, но не вижу в них ничего, хотя бы отдаленно напоминающего любовь. Ни сожаления, ни раскаяния, ни тоски, ни радости, ни горя, совсем ничего. Будто передо мной не человек, а бездушная кукла, машина...
Ты заметил, что я проснулся, прикусил нижнюю губу, свел брови к переносице, сильнее сжал оружие, оно немного трясется. Конечно, убить меня пока я сплю, было бы проще, не так ли? Я вижу неуверенность в твоих глазах. Решайся...
Хочешь, я закрою глаза и сделаю вид, что сплю?
Кажется, я понял...
Настоящей любви не бывает...
Да, Саске?
Выстрел...